Америка. Поэзия.
Америка… Это великая страна великой литературы. Нам всем известны мастера прозы США – Джек Лондон, Кен Кизи, Хэмингуэй, Ивлинг Во, Том Сэллинджер. И это далеко не всё. Но мы начнем с поэзии. Пятидесятые годы являются очень значимыми для американской культуры прежде всего потому, что именно в пятидесятые в Америке был создано первое самостоятельное американское направление в искусстве – Абстрактный экспрессионизм. Причем это произошло одновременно – в изобразительном искусстве и в литературе. И в связи с тем, что изобразительное искусство этого направления было признано искусством «Атомного Века», то соответственно и поэзия тоже будет считаться таковой. Американские художники, творечески переработав идею Кандинского о том, что даже цветовое пятно может вызывать эмоции, стремились передать свои эмоции посредством экспромтов из цветовых пятен на холстах. Нечто подобное делали и поэты этого направления – они не писали стихи в привычном для нас понятии. Они, выступая в клубах, пытались через всё тот же экспромт вызывать определенные эмоции у своих слушателей. При этом поэты- абстракционисты жестко не придерживались рифм и, не уверен, что у произведений была ритмика. Она была у исполнения произведения и то, что само исполнение было блестящим – сомневаться не приходится, так как тому есть множество свидетельств. Лично меня удивило не только это. Ко всему прочему, оказалось, что поэты этого направления с уважением относились к Владимиру Маяковскому, считали его первым панком, читали его стихи своим слушателям (с большим успехом) и даже посвящали свои. В качестве примера предлагаю вам ознакомиться со стихами Фрэнка О Хара в моём очень вольном переводе. Фрэнк О Хара очень много сделал для развития Абстрактного Импрессионизма, являясь директором Музея современного искусства в Нью- Йорке, оказав достаточно серьезную поддержку художникам этого в то время нового, только народвишегося направления.
Mayakovsky (Маяковский) Фрэнк О Хара
1.
Мое сердце бьется мотыльком в стакане,
Я стою и, молча, плачу в ванне.
«Мама, мама, кто этот я?»
Если бы он мог прямо сейчас вернуться
И просто поцеловать меня
И жестким волосом прикоснуться
Висков - моих замковых башен …
Это так будоражит!
То я бы смог бы одеться и выйти на улицу
Что бы ходить
Не уметь очаровывать, побеждать
Или же угодить..
Вот это – поэт!
И, прозрачная словно стекло,
Вода начинает бить
всей толщей своей
до крови по его голове
Я хотел обнимать облака,
Но стоило мне воспарить
Лишь слегка,
Как тут же
Как большая река
На меня вылился дождь…
2.
Я Люблю тебя… Я люблю тебя,
Но я превращаюсь в свои же стихи
И мое сердце сжимается, словно кулак.
Слова! Будьте бессильны, как бессилен и я,
И лежа в бассейне, верните мне взгляд, да вот так,
И я буду смотреть красоту этих ран,
Они всего лишь подтверждают талант...
Не уметь очаровывать, побеждать
Или же угодить..
Вот это – поэт!
И прозрачная словно стекло
Вода
Начинает бить
всей толщей своей
до крови по его голове
Я хотел обнимать облака,
Но стоило мне воспарить
лишь слегка,
Как тут же
как большая река
На меня вылился дождь…
3.
Забавно! Вот кровь и вот моя грудь,
ах, да, я ведь храню и таскаю камни…
Смешное место, что бы закончить путь!
Дождь барабанит по кроне айланты,
На подоконник так хочется встать
И огоньки, что ниже меня
Дымятся и вдруг начинают блистать,
Жадно желая старта
Я прыгаю в листья, зеленые, точно море,
4.
Теперь я спокойно жду катастрофы себя,
чтобы все снова
стало казаться красивым, интересным, и новым.
Страна… что за гамма - серый коричневый и белый в деревьях,
Небо и снег,
Как быстро здесь глохнет смех…
и уже не смешно, не просто темнее, а не просто серый тон.
Это может быть самый холодный день года,
что бы об этом сказал бы он?
Я имею в виду, что я
могу сделать?
И если я так могу, пожалуй, я
сам
еще раз.
К сожалению, он очень рано умер. Второй знаковой фигурой был Джон Эшбери. Сегодня Эшбери – едва ли не самый именитый из американских поэтов. Нет ни одной солидной поэтической премии, которую бы ему не присудили. Он – канцлер Американской академии поэтов, лауреат Пулитцеровской и Болингеновской премий, премии Национальной ассоциации критиков, Национальной книжной премии…. У Эдуарда Лимонова ( Первый панк/ Портфель. Литературный сборник. Редактор-составитель Александр Сумеркин. "Ardis", 1996) есть рассказ о вечере в нью-йоркском клубе, где в одной программе должны были выступать поэты – Аллен Гинзберг, Филипп Орловский, Тед Барриган, Джон Эшбери, – и панк-музыканты – «B-52», Элвис Костелло и другие. Учитывая, что любители панка не очень-то жалуют поэзию, а клуб – музыкальный, расклад изначально был не в пользу литераторов. После выступления очередного поэта публика стала агрессивно требовать, чтобы со стишками завязывали и дали, наконец, оттянуться. И тогда устроители выпустили на сцену Эшбери, и он прочитал стихотворение Маяковского «Левый марш», чем привел слушателей в восторг. Надо отметить, что Маяковский не работал по теме Атомного Века. Но одно стихотворение, связанное с ней, у него есть.
Поэзия
Поэзия — та же добыча радия.
В грамм добыча, в годы труды.
Изводишь единого слова ради
Тысячи тонн словесной руды.
Но как испепеляюще слов этих жжение
Рядом с тлением слова-сырца.
Эти слова приводят в движение
Тысячи лет миллионов сердца.
Кроме Маяковского, был еще один поэт из СССР, творчеству которого придаётся большое значение, как в современной России, так и в США. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1987 года, поэт-лауреат США в 1991—1992 годах, Иосиф Бродский стихи писал преимущественно на русском языке, эссеистику — на английском. «Я — еврей, русский поэт и американский гражданин», - так он позиционировал самого себя. Бродский неоднократно обращается к Атомной Теме. Это происходит в его бытность в России:
Посвящается Ялте (1969)
« … В атомный век людей волнует больше
не вещи, а строение вещей.
И как ребенок, распатронив куклу,
рыдает, обнаружив в ней труху,
так подоплеку тех или иных
событий мы обычно принимаем
за самые событья. В этом есть
свое очарование, поскольку
мотивы, отношения, среда
и прочее -- все это жизнь. А к жизни
нас приучили относиться как
к объекту наших умозаключений...»
Einem alten Architekten in Rom (1964)
И пусть теперь меж чувств твоих провал
начнет зиять. И пусть за грустью томной
бушует страх и, скажем, злобный вал.
Спасти сердца и стены в век атомный,
когда скала -- и та дрожит, как жердь,
возможно лишь скрепив их той же силой
и связью той, какой грозит им смерть.
И вздрогнешь ты, расслышав возглас: "милый!"
Стихотворения и поэмы. Часть 2
«…Какая элегантная судьба:
лицо на фоне общего гриба,
и небольшая плата наконец
за современный атомный венец
и за прелестный водородный гром...
О, человек наедине со злом!...»
Бродский писал и про освоение космоса.
Освоение космоса
Чердачное окно отворено.
Я выглянул в чердачное окно.
Мне подоконник врезался в живот.
Под облаками кувыркался голубь.
Над облаками синий небосвод
Не потолок напоминал, а прорубь.
Светило солнце. Пахло резедой.
Наш флюгер верещал, как козодой.
Дом тень свою отбрасывал. Забор
не тень свою отбрасывал, а зебру,
что несколько уродовало двор.
Поодаль гумна оседали в землю.
Сосед-петух над клушей мельтешил.
А наш петух тоску свою глушил,
Такое видя, в сильных кукареках.
Я сухо этой драмой пренебрег,
Включил приемник "Родина" и лёг.
И этот Вавилон на батарейках
Донёс, что в космос взвился человек.
А я лежал, не поднимая век,
И размышлял о мире многоликом.
Я рассуждал: зевай иль примечай,
Но всё равно о малом и великом
Мы, если узнаём, то невзначай.
Что касается прозы США, то к литературе Атомного Века я отношу фантастику «Золотого Века» и антиутопию.
Фантастика США
Золотой век фантастики - это период, приблизительно охватывающий промежуток с конца 30-х годов и до 50-х годов XX века, когда жанр научной фантастики становится очень популярным в англоязычных странах, когда были впервые изданы многие классические произведения жанра. В истории научной фантастики Золотой Век идёт после эпохи космической оперы pulp-журналов 1920—30-х годов и предшествует новой волне научной фантастики. По словам историка Адама Робертса, «Золотой век возвысил особый стиль написания: твёрдая научная фантастика, линейное повествование, героическое решение проблем, противодействие угрозам из космической оперы».
От Гернсбека к Кэмпбеллу
Наибольшее влияние на наступление Золотого века оказал Джон У. Кэмпбелл, ставший легендой в жанре как редактор и издатель многих журналов научной фантастики, в том числе «Astounding Science Fiction». Под редакцией Кэмпбелла в научной фантастике стало больше реализма и психологической глубины в характерах персонажей, чем до этого было в «супернаучную» эпоху Гернсбека. Авторский фокус сместился с механизма на человека, использующего этот механизм. Большинство фанов считают, что Золотой век начался около 1938—39; в июле 1939 года вышел номер «Astounding Science Fiction», содержащий первые опубликованные рассказы Айзека Азимова и Альфреда ван Вогта, и эту дату часто приводят в качестве точного начала Золотого века.
Развитие жанра
Многие штампы и общие места научной фантастики возникли в эпоху Золотого века. Благодаря работам Э. Э. Смита космическая опера вышла на новый уровень. Айзек Азимов в рассказе «Лжец» 1941 года впервые вывел свои знаменитые три закона роботехники и заложил основу космооперной франшизы «Академия». Одной из общих черт Золотого века: внедрение технических изобретений и ощущение чуда у читателей, примером может служить рассказ Азимова «Приход ночи», когда цивилизация на планете была разрушена за одну ночь в результате неординарного космического катаклизма. Романы 50-х от Роберта Хайнлайна, такие как «Кукловоды», «Двойная звезда» и «Звёздный десант», явно выражают либертарианскую идеологию, которая в то время была широко представлена в жанре.
В Золотом веке в фантастике вновь появляются темы религии и духовности, которые были центральными в старой фантастике до эпохи космооперы, но подавлялись Хьюго Гернсбеком как несоответствующие его представлению о «научности». Среди самых известных произведений этого типа: «Марсианские хроники» Рэя Брэдбери, «Конец детства» Артура Кларка, «Дело совести» Джеймса Блиша и «Страсти по Лейбовицу» Уолтера Миллера.
Культурное значение
Золотой век научной фантастики оставил неизгладимый след в обществе. Начало золотого века совпало с первым конвентом Worldcon в 1939 году, и с тех пор научная фантастика обрела значительную общественную силу, в особенности для её наиболее активных фанов. Жанр, особенно в период своего расцвета, оказывал заметное, хоть и несколько косвенное воздействие на военных лидеров, информационные технологии, Голливуд и на саму науку (особенно биотехнологии и фармацевтику).
Следует отметить, что многие родители в то время зачастую воспринимали научную фантастику с оттенком ужаса и проявляли нетерпимость к ней, обычно вызванной колоритными иллюстрациями на обложках pulp-журналов. Стереотипная обложка таких журналов — женщина в бронебикини во власти пучеглазого монстра. Вместе с этим, хотелось бы отметить, что писателей- фантастов в США привлекали для прогнозирования открытий революционных технологий. Занималось этим DARPA, вполне уважаемая организация, и надо сказать, точность предсказаний была просто потрясающей.
Американская проза
Несмотря на свою довольно короткую историю, американская проза, как, впрочем, и вся литература смогла произвести большое количество произведений мирового уровня. Десять американцев завоевали Нобелевскую премию по литературе. С 1918 года в Нью-Йорке вручается Пулитцеровская премия за художественную книгу, авторитетная и одна из самых известных премий «большой литературы».
Если мы обратимся к началу двадцатого века, то наиболее значимым, безусловно, является творчество Теодора Драйзера (кстати, очень хорошо относившегося к нашей стране и многократно издавашегося в СССР), которое является прекрасным образцом натурализма. Начиная с двадцатых годов, рассказ (short story) начинает восприниматься критиками как специфически американский жанр; в его развитии большую роль сыграли журналы. Если Playboy, в шестидесятых печатавший рассказы таких мастеров, как Владимир Набоков, Джон Апдайк, Курт Воннегут, стал со временем менее интеллектуальным, то Нью-Йоркер до сих пор еженедельно публикует рассказы, многие из которых попадают в антологии лучшей короткой прозы.
В контексте моей темы (темы «Атомного Века») я хотел бы обратить ваше внимание на то, что в 1932 году английский писатель Олдос Хаксли издает свой знаменитый роман «О дивный новый мир!» и в 1937 году перебирается в США. Заглавие этого романа представляет собой строчку из трагикомедии У. Шекспира «Буря». Действие романа разворачивается в Лондоне далёкого будущего (в 26 веке христианской эры, а именно в 2541 году). Люди на всей Земле живут в едином государстве, общество которого — общество потребления. Отсчитывается новое летоисчисление — Эра Т — с появления Форда Т. Потребление возведено в культ, символом потребительского Бога выступает Генри Форд, а вместо крестного знамения люди «осеняют себя знаком Т».
Согласно сюжету, люди не рождаются традиционным путём, а выращиваются в бутылях на специальных заводах — инкубаториях. На стадии развития эмбриона они разделяются на пять каст, различающихся умственными и физическими способностями — от «альф», обладающих максимальным развитием, до наиболее примитивных «эпсилонов». Люди низших каст выращиваются с применением метода бокановскизации (почкование зиготы с целью ее многократного деления и получения однояйцевых близнецов). Для поддержания кастовой системы общества посредством гипнопедии людям прививается гордость за принадлежность к своей касте, почтение по отношению к высшей касте и презрение к низшим кастам, а также ценности общества и основы поведения в нём. Ввиду технического развития общества значительная часть работ может быть выполнена машинами и передается людям лишь для того, чтобы занять их свободное время. Большинство психологических проблем люди решают с помощью безвредного наркотика — сомы. Также люди часто изъясняются рекламными слоганами и гипнопедическими установками, например: «Сомы грамм — и нету драм!», «Лучше новое купить, чем старое носить», «Чистота — залог благофордия», «А, бе, це, витамин Д — жир в тресковой печени, а треска в воде».
Института брака в описанном в романе обществе не существует, и, более того, само наличие постоянного полового партнёра считается неприличным, а слова «отец» и «мать» считаются грубыми ругательствами (причём если к слову «отец» примешан оттенок юмора и снисходительности, то «мать», в связи с искусственным выращиванием в колбах, едва ли не самое грязное ругательство). Книга описывает жизнь различных людей, которые не могут вписаться в это общество.
Героиня романа Ленайна Краун — медсестра, работающая на конвейере производства людей, член касты бета (плюс или минус не сказано). Она состоит в связи с Генри Фостером. Но подруга Фанни Краун настаивает на том, чтобы Ленайна придерживалась порядка вещей и была с другими мужчинами. Ленайна признается, что ей приглянулся Бернард Маркс.
Бернард Маркс — альфа-плюсовик, специалист по гипнопедии, отличающийся от людей своей касты и внешне и психологически: низкий ростом, замкнут и большую часть времени проводит один, из-за этого обладает дурной репутацией. Про него ходят слухи, что «когда он был в бутыли, кто-то ошибся — подумал, что он гамма, и влил ему спирту в кровозаменитель. Оттого он и щуплый на вид». Дружит с Гельмгольцем Уотсоном — лектором-преподавателем на институтской кафедре творчества, с которым их единила общая черта — осознание своей индивидуальности.
Ленайна и Бернард летят на уик-энд в индейскую резервацию, где встречают Джона, носящего прозвище Дикарь, — белого юношу, рождённого естественным путём; он сын директора воспитательного центра, где они оба работают, и Линды, теперь опустившейся алкоголички, всеми презираемой среди индейцев, а некогда — «беты-минусовички» из воспитательного центра. Линду и Джона перевозят в Лондон, где Джон становится сенсацией среди высшего общества, а Линду помещают в больницу, где она остаток жизни предается сомоотдыху и впоследствии умирает.
Джон, влюблённый в Ленайну, тяжело переносит смерть матери. Юноша любит Ленайну неуместной в обществе возвышенной любовью, не смея признаться ей, «покорный обетам, которые никогда не прозвучали». Она искренне недоумевает — тем более, что подруги спрашивают её, какой из Дикаря любовник. Ленайна пробует соблазнить Джона, но он называет её шлюхой и убегает.
Психический срыв Джона ещё усиливается из-за смерти матери, он пытается объяснить работникам из низшей касты «дельта» такие понятия, как красота, смерть, свобода. Ему пытаются помочь Гельмгольц и Бернард, в результате чего всех троих арестовывают.
В кабинете Главноуправителя Западной Европы Мустафы Монда — одного из десяти, представляющих реальную власть в мире, — происходит долгая беседа. Монд откровенно признаёт свои сомнения по поводу «общества всеобщего счастья», тем более что сам был некогда одарённым физиком. В этом обществе фактически под запретом наука, искусство, религия. Один из защитников и глашатаев антиутопии становится, по сути, рупором для изложения авторских взглядов на религию и экономическое устройство общества.
В результате Бернарда отправляют в ссылку в Исландию, а Гельмгольца — на Фолклендские острова. Монд при этом добавляет: «Я почти завидую вам, вы окажетесь среди самых интересных людей, у которых индивидуальность развилась до того, что они стали непригодны для жизни в обществе». А Джон становится отшельником в заброшенной башне. Чтобы забыть Ленайну, он ведёт себя неприемлемо по меркам гедонистического общества, где «воспитание делает всех не то что жалостливыми, но до крайности брезгливыми». Например, он устраивает самобичевание, свидетелем чего невольно становится репортёр. Джон становится сенсацией — уже во второй раз. Увидев прилетевшую Ленайну, он срывается, бьёт её бичом, крича о блуднице, в результате чего у толпы зевак, под влиянием неизменной сомы, начинается массовая оргия чувственности. Придя в себя, Джон, не сумевший «выбрать между двумя видами безумия», кончает жизнь самоубийством.
Определённое количество имён в Мировом Государстве, принадлежащие выращенным в бутылках гражданам, можно связать с политическими и культурными фигурами, сделавшими большой вклад в бюрократические, экономические и технологические системы времён Хаксли, а также, предположительно, и в эти же системы «Дивного нового мира»:
Бернард Маркс (англ. Bernard Marx) — по имени Бернарда Шоу (хотя не исключена отсылка и к Бернару Клервоскому или Клоду Бернару) и Карла Маркса.
Ленайна Краун (Lenina Crowne) — по псевдониму Владимира Ульянова.
Фанни Краун (Fanny Crowne) — по имени Фанни Каплан, которая известна, главным образом, как исполнитель неудавшегося покушения на жизнь Ленина. По иронии автора, в романе Ленайна и Фанни являются подругами и однофамилицами.
Полли Троцкая (Polly Trotsky) — по фамилии Льва Троцкого.
Бенито Гувер (Benito Hoover) — по имени итальянского диктатора Бенито Муссолини и президента США Герберта Гувера.
Гельмгольц Уотсон (Helmholtz Watson) — по фамилиям немецкого физика и физиолога Германа фон Гельмгольца, и американского психолога, основателя бихевиоризма, Джона Уотсона.
Дарвин Бонапарт (Darwin Bonaparte) — от императора Первой Французской империи Наполеона Бонапарта и автора труда «Происхождение видов» Чарльза Дарвина.
Герберт Бакунин (Herbert Bakunin) — по имени английского философа и социального дарвиниста Герберта Спенсера, и фамилии русского философа и анархиста Михаила Бакунина.
Мустафа Монд (Mustapha Mond) — по имени основателя Турции после Первой мировой войны Кемаля Мустафы Ататюрка, запустившего в стране процессы модернизации и официального секуляризма, и фамилии английского финансиста, основателя Imperial Chemical Industries, ярого врага рабочего движения, сэра Альфреда Монда (англ.).
Примо Меллон (Primo Mellon) — по фамилиям испанского премьер-министра и диктатора Мигеля Примо де Ривера, и американского банкира и министра финансов при Гувере Эндрю Меллона.
Сароджини Энгельс (Sarojini Engels) — по имени первой индийской женщины, ставшей президентом Индийского национального конгресса, Сароджини Найду и по фамилии Фридриха Энгельса.
Моргана Ротшильд (Morgana Rothschild) — по имени банковского магната США Джона Пирпонта Моргана и по фамилии банкирской династии Ротшильдов.
Фифи Брэдлоо (Fifi Bradlaugh) — по фамилии британского политического активиста и атеиста Чарльза Брэдлоу.
Джоанна Дизель (Joanna Diesel) — по фамилии немецкого инженера Рудольфа Дизеля, изобретателя дизельного двигателя.
Клара Детердинг (Clara Deterding) — по фамилии Генри Детердинга, одного из основателей «Royal Dutch Petroleum Company».
Том Кавагути (Tom Kawaguchi) — по фамилии японского буддистского монаха Кавагути Экай, первого подтверждённого японского путешественника из Тибета в Непал.
Жан Жак Хабибулла (Jean-Jacques Habibullah) — по именам французского философа эпохи Просвещения Жана-Жака Руссо и эмира Афганистана Хабибуллы-хана.
Мисс Кийт (Miss Keate) — по фамилии одного из наиболее известных директоров Итонского колледжа Джона Кита (англ.).
Архипеснослов Кентерберийский (Arch-Community Songster of Canterbury) — пародия на архиепископа Кентерберийского и решение Англиканской Церкви в августе 1930 об ограниченном использовании контрацепции.
Попе (Popé) — от Попе, лидера восстания индейцев пуэбло, известного как Восстание пуэбло[2].
Дикарь Джон (John the Savage) — от термина «благородный дикарь», впервые использованного в драме «Завоевание Гранады (англ.)» Джона Драйдена, и позже ошибочно ассоциируемого с Руссо. Возможно является аллюзией на роман Вольтера «Дикарь».
Генри Фостер (Henry Foster) — возможно, что имя персонажа произошло от небольшого изменения фамилии Форд, то есть персонаж является пародией на Генри Форда.
Очень интересна организация общества будущего, описанного Хаксли. Оно является кастовым, и разделение на касты происходит ещё до рождения. Выращиванием людей занимается Инкубаторий. Уже в бутылях зародышей делят на касты и прививают определённые склонности к одному роду деятельности и, наоборот, отвращение к другому. У химиков формируют стойкость к свинцу, каустической соде, смолам, хлору. Горнорабочим прививают любовь к теплу. Низшим кастам прививается отвращение к книгам и нелюбовь к природе (гуляя на природе, люди ничего не потребляют — вместо этого было решено прививать любовь к загородным видам спорта).
В процессе воспитания людям прививается любовь к собственной касте, восхищение к вышестоящей и пренебрежение к низшим кастам.
Высшие касты:
Альфа — ходят в одежде серого цвета. Наиболее интеллектуально развиты, ростом выше представителей других каст. Выполняют самую высококвалифицированную работу. Управленцы, врачи, преподаватели.
Бета — ходят в красном. Медсёстры, младший персонал Инкубатория.
Генетический материал низшим кастам берут у себе подобных. После оплодотворения зародыши проходят специальную обработку, в результате одна зигота почкуется до 96 раз. Это создает стандартных людей. «Девяносто шесть тождественных близнецов, работающих на девяноста шести тождественных станках». Затем зародышам значительно снижают подачу кислорода, отчего снижается умственно-телесный уровень. Низшие касты ниже ростом, интеллект снижен.
Гамма — ходят в зелёном. Рабочие специальности, требующие небольшого интеллекта.
Дельта — ходят в хаки.
Эпсилоны — ходят в чёрном. Обезьяноподобные полукретины, как их описывает сам автор. Не умеют читать и писать. Лифтёры, неквалифицированные рабочие.
В 1958 году, спустя почти 30 лет после выхода первой книги, Хаксли публикует её нехудожественное продолжение: «Возвращение в дивный новый мир», в котором он рассуждает, насколько приблизился или отдалился наш мир от описанного в романе 27-летней давности. О. Хаксли приходит к выводу, что мы движемся к концепции «дивного мира» намного быстрее, чем он предполагал.
В книге он анализирует, почему это происходит, например, как перенаселенность (с момента написания первой книги, население планеты увеличилось на 800 миллионов) может привести к образованию тоталитарного режима. Не меньшую роль он уделяет наркотикам и подсознательному воздействию, сравнивает способы пропаганды Геббельса и современные способы «промывки мозгов» через телевидение.
«Возвращение в дивный новый мир» является сочинением, рассуждением автора, а не романом, как первая часть. Также влияние оказала индуистская Веданта, к которой он обратился в 1939 году.
В последней главе книги Хаксли предлагает меры, которые, по его мнению, смогут предотвратить переход демократии к тоталитаризму, описанному в «О дивном новом мире». Именно эти идеи ложатся в основу его последнего романа — «Остров».
В 1953 он соглашается на участие в эксперименте, проводимом Хамфри Осмондом. Целью этого эксперимента было исследование влияния мескалина на человеческое сознание.
Впоследствии в переписке с Осмондом было употреблено впервые слово «психоделика» для описания влияния мескалина.
Эссе «Двери восприятия» (The Doors of Perception) и «Рай и ад» (Heaven and Hell) описывают наблюдения и ход эксперимента, который вплоть до своей смерти автор повторял около десяти раз. «Двери восприятия» стал культовым текстом для многих радикальных интеллектуалов 1960-х годов и дал название знаменитой рок-группе The Doors.
Эффект от действия психотропных субстанций сказывается не только на его творчестве. Так, в своём последнем романе «Остров» (Island) он описал утопию, которая была диаметрально противоположна его антиутопии «О дивный новый мир» (Brave New World). Безусловно, творчество Хаксли – это Литература Атомного Века, оказавшая огромное значение на формирование культуры Западной Цивилизации, а так же субкультур этого периода. Хаксли умер в 1963 году в Лос-Анджелесе от рака гортани. Перед смертью он попросил сделать ему внутримышечную инъекцию ЛСД — 100 мкг. Несмотря на предостережения врачей, жена выполнила его просьбу, что позволило ему умереть спокойно, избежав судорог и удушья. В этом она призналась в интервью, которое дала в 1986 году британской телекомпании Би-би-си в рамках документального проекта LSD: The Beyond Within. Незадолго до его смерти в пожаре в собственном доме Хаксли сгорели почти все его рукописи. В СССР Хаксли издавался с тридцатых годов.
Этот сайт создан на материалах книги "Культура Атомного Века" М. В. Иванова- Ильина, вышедшей ограниченным тиражом и представляющей собой первую российскую попытку оценить культурное значение Атомного века (Страничка автора на Литрес ) Материалы сайта разрешается использовать только с указанием ссылки на сайт или на книгу
